Идея прогресса в контексте динамики европейской цивилизации

2.1. Классические концепции культуры: идея прогресса как сущностная доминанта

Необходимо отметить, что идея прогресса есть продукт определенного культурного развития. Убеждение относительно объективности социокультурного прогресса восходит к эпохе Просвещения, когда окончательно утвердились основания культуры Нового времени в виде классического гуманизма, рационализма и историзма.

Конечно, идея о том, что общество и человек имеют определенную направленность развития, зародилась существенно ранее. В архаической культуре господствовало циклическое восприятие времени, поэтому представления о прогрессе данная эпоха не знала. Отношение ко времени как череде не повторяющих друг друга событий, как событий, наполненных новым содержанием, было великим открытием древнегреческой цивилизации. Причиной подобного восприятия времени, как отмечает видный отечественный философ М.С. Каган, стала ориентация на такую доминирующую форму производства, как ремесло. Оно, в отличие от скотоводства и земледелия, целиком является творческой деятельностью, позволяющей создавать то, чего в природе изначально не существует. Не столь существенно, что, к примеру, Гесиодом это развитие трактовалось как регрессивное, нисходящее, разрушающее ту целостность, гармоничность и нравственное совершенство, которые отличали человека "золотого" века. Важно то, что подобное отношение ко времени породило новый тип самосознания человека, способного ощутить себя "мерой всех вещей существующих и несуществующих". Это пока еще смутное ощущение времени как изменения у греков найдет развитие в римской культуре, где проявится интерес ко времени государственных дел и свершений, ко времени человека, создающего все многообразие исторических форм. В рамках некоторых религиозных систем - в частности, в иудаизме, а через него - в христианстве и исламе формируется линейное восприятие времени. Здесь счет ведется от некоторой фиксированной точки (Сотворение мира, рождение Спасителя, хиджры) до ожидаемого вселенского события - конца света, пришествия и т. п.

Однако восприятие мира как изменяющегося, а культуры - как получающей специфическое содержание на каждом этапе своего развития утвердилось только в эпоху Возрождения, открывшую мир Античности и стремившуюся познать ее в своеобразии и специфике, в ее отличие от современности. Понятие развития как связанного со свободной деятельностью человека составляет пафос известной "Речи о достоинстве человека" Пико делла Мирандолы, где человек рассматривается как существо, обладающее волей и способностью "формировать себя" в том образе, который он сам предпочитает - или "переродиться в низшие неразумные существа", или "в высшие, божественные", или вернуться в царство природы, или созидать царство культуры. Идея развития таким образом оказывается связанной с идеей культуры, чувство истории начинает выступать как атрибут гуманистического мышления, а установка на прогресс становится фундаментальной ценностной установкой европейской культуры Нового времени. Восприятие истории как движения человечества по пути разума, а науки - как неограниченной в своих возможностях преобразования общества - все это стало характерным для эпохи XVIII в., эпохи Просвещения, воспринимающей научный и общественный прогресс как взаимосвязанные.

Характерно, что мыслители XVIII в. воспринимали собственную эпоху не только как эпоху разума и прогресса, как эпоху бурного развития образования, науки, искусства, демократизации общественных процессов, пришедшую на смену неизменному в своих представлениях, знаниях и формах Средневековью, но как эпоху образцовую. Эпоха Просвещения была эпохой исторического оптимизма, веры в то, что путь развития европейской культуры является не только оптимальным, но единственно возможным, а культуру как таковую деятели Просвещения понимали как европейскую культуру, возводя "во всеобщность ее исключительно европейскую модель". Поэтому европейская философия истории обладает ярко выраженным европоцентризмом.

Несмотря на то что все просветители исходили из идеи прогресса, сам прогресс они трактовали различным образом.

Первым, кто поставил под вопрос возможность рассматривать в качестве критериев прогресса высокую степень развития науки и искусства, был Ж.-Ж. Руссо. Мыслитель доказывал, что наука и искусство лишают человека возможности реализовать свое нравственное совершенство, "развращают душу", убивают добродетель, так как приучают к праздности и лени, они "обвивают гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляют их любить свое рабство и создают так называемые цивилизованные народы".

Прогресс Руссо трактует как противоречивый процесс и утверждает, что пороки и добродетели взаимообусловлены, их развитие проистекает одновременно. Но Руссо признает общественный прогресс. Об этом он говорит в трактате "Об общественном договоре, или Принципы политического права" (1762), где он уповает на приход демократического государства, где люди, пользуясь "гражданской", а не "естественной" свободой, смогут жить на основе справедливых законов. Кроме того, здесь Руссо обосновывает историческую природу человека, изменяющегося в соответствии с изменением того общества, которое сам создает. Отказ от "естественного" человека, обладающего неизменной природой, в пользу человека исторического и стало признанием прогресса человека и создаваемой им культуры.

Столь же оригинальной была философская трактовка истории, представленная работами Дж. Вико, отказавшегося от ее интерпретации с позиций классического детерминизма. Универсальному разуму как идеалу новоевропейской рационалистической философии Вико противопоставил разум исторический, исходящий не из универсальных законов развития, согласующихся с логикой математического и естественно-научного знания, но способный оценивать явления культуры по их собственным, особым критериям.

Прогресс Вико понимал как приближение к "Идеальной истории", обладающей собственной логикой развития, идентичной "в уразумеваемой сущности" и разнообразной в "способах развития".

Наиболее созвучной современному восприятию философии истории среди концепций, созданных в рамках Просвещения, была концепция И.Г. Гердера. Философ высказал ряд весьма современных мыслей, утверждая, что критерием прогресса является не степень развития науки и искусства, а степень гуманности человека и полнота его самоосуществления. Но формы воплощения человечности определяются характером конкретной культуры, а потому измерение их универсальными мерками недопустимо. Таким образом, Гердер отказался от восприятия прогресса как линейного эволюционного процесса, но мыслил его как разнонаправленные, противоречивые изменения, где усложнение и оптимизация социальных форм сопровождается их упрощением и дегармонизацией. Для Гердера прогресс не означал прогресс европейской культуры, каждое из культурных образований он воспринимал как автономное и уникальное, и именно неповторимость культур рассматривал как свидетельство их ценности и значимости в истории человечества.

Итак, в границах XVIII в. были представлены существенно различающиеся концепции прогресса. Если Руссо склонялся к трактовке прогресса как прогресса общества, то у Гердера прогресс сопрягался с той мерой гуманизма, которая воплощается в человеке, если у Руссо речь шла прежде всего о прогрессе цивилизации, то у Гердера - о развитии культуры.

2.2. Культурная антропология: эволюционизм как основополагающий принцип

Восприятие истории как прогрессирующего развития общества, выработанное философами французского Просвещения, в полной мере нашло отражение в позитивизме. А. де Сен-Симон и О. Конт под прогрессом понимали движение к определенной цели на основе интеллектуального развития и морального совершенства, которые во всей полноте могут проявиться в "позитивной эпохе" как основной цели развития общества. Ее отличительными чертами выступят ярко выраженный рационализм и торжество науки, а также доминирование промышленного производства, проявляющееся в том влиянии, которое оказывает индустрия на развитие общества. Философы считали, что это прогрессивное развитие универсально, и оно неизбежно выступит как фактор объединения человечества, и в первую очередь - Европы.

Исторический оптимизм характерен и для модели, представленной классическим марксизмом, в рамках которого процесс исторического развития связывался с совершенствованием производительных сил и оптимизацией производственных отношений. Трактуя материальное производство как определяющее по отношению к духовному, где "на "духе" с самого начала лежит проклятие - быть "отягощенным" материей", марксизм тем не менее не признавал линейной зависимости "духа" от "материи", где "экономический момент" не является "единственно определяющим моментом", а, к примеру, искусство в определенных периодах своего развития и даже расцвета отнюдь не совпадает с развитием его материальной основы. Поскольку в марксисткой концепции экономическая и социальная сферы выступали в качестве доминантных, постольку в качестве основных признаков прогресса рассматривалось развитие преобразующей человеческой деятельности, направленной на экономические и социальные отношения и на самого человека.

Объяснительный потенциал прогрессистских концепций был столь высок, что эволюционизм стал основополагающим принципом (по крайней мере, в период между 1860-1895 гг.) большинства научных теорий и был сразу принят в качестве методологии окончательно сложившейся в последней четверти XIX в. культурной антропологии. Весьма примечательно, что европейский эволюционный подход становится здесь основным методологическим принципом, позволяющим раскрыть особенности и закономерности развития не только неевропейских народов, но народов, находящихся на доцивилизационных этапах своего развития. Подобный подход к анализу примитивных обществ было вполне закономерным, так как вплоть до начала XX в. первобытная культура рассматривалась сквозь призму европейских представлений о необратимости социокультурных изменений и оценивалась в соответствии с принятыми здесь критериями. Естественно, что гуманистический пафос был одновременно и пафосом развития, прогресса, и эта установка в конце XIX в., когда не была еще обоснована концепция нелинейного времени, выступала как основополагающая.

С точки зрения эволюционистов, в процессе адаптации социальные системы испытывают необратимые изменения и непрерывно усложняются, т. е. культура реагирует на необходимость выполнения новых функций формированием новых специфичных приспособлений (структур).

Отметим, что не все культурантропологи стояли на позициях эволюционизма. В начале XX в. в англоамериканской антропологии господствовала позиция Ф. Боаса, который отстаивал уникальность культурных систем и невозможность их объединения в линейную схему. Однако в 30-е гг. доверие к эволюционным системам было возвращено. Этому способствовали работы Л. Уайта, а затем - работы по социальной эволюции антропологов М. Харриса, Р. Карнейро, а также в исследованиях социологов Г. Ленски и Т. Парсонса, последний из которых для объективного анализа динамики социокультурного прогресса разработал шкалу критериев "эволюционных" универсалий.

С точки зрения эволюционистов, основные механизмы культурного приспособления социальной системы к окружению заложены в ее "культурном ядре", к которому относятся институты, технологии и социокультурные сферы, имеющие непосредственное отношение к производству и распределению средств существования. Именно эти сферы испытывают постоянные структурные изменения на пути их усложнения и дифференциации. Таким образом, несмотря на признание неравномерности развития, видные представители этого направления - и Л. Морган, и Э. Тайлор, и Дж. Фрэзер, и Г. Спенсер - тем не менее продемонстрировали определенную ориентацию на некий идеальный проект истории, который заключается в неизбежном и закономерном движении социальных систем по пути от дикости через варварство к цивилизации. Это движение и выступает в качестве идеальной модели эволюционного процесса, обеспечивающей возможность концептуального соотнесения эмпирических фактов.

Конечно, то совершенно особое переживание времени, определяемое идеей прогрессирующего развития, которое было свойственно Просвещению и которое доминировало в европейской культуре вплоть до середины XX в., сочеталось с иным его восприятием, восходящим к идее циклического возвращения.