Немецкая классическая философия

5.3. Уточнение признаков правового государства: консервативный либерализм Канта

Признаки правового государства, согласно Канту, следующие.

1. Отделенность церкви от государства и свобода совести: государство не имеет права устанавливать законы внутреннего устройства церкви и предписывать народу веру и формы богослужения ...; государство имеет лишь негативное право препятствовать влиянию публичных наставников на зримую политическую жизнь, которое могло бы быть вредным для общественного спокойствия ...; это право ... есть право полиции; государство поэтому наделено правом надзора, благодаря которому от государства не остается скрытой никакая связь, которая может иметь влияние (исходящее от членов тайных политических или религиозных обществ) на публичное благо общества; полиция имеет право беспрепятственного обыска помещений подобных организаций и слежки за их членами, но такие же действия в отношении частного жилища и частных лиц возможны только в случае крайней необходимости и требуют разрешения высшей власти в каждом отдельном случае.
2. Правовая неотчуждаемость личности (мы уже встречали этот принцип). "Ни один человек в государстве, - говорит Кант, - не может быть совсем без звания, ведь у него есть по крайней мере звание гражданина". Поэтому никто по договору не может обязать себя к рабской, обезличивающей зависимости (вспомним возражения Руссо против договорной теории рабства). Будем помнить, что здесь речь опять-таки идет об априорных, смыслообразующих началах правосознания как такового - в кантовском понимании; это означает, что подобный договор противоправен и может быть расторгнут по суду. Правда, может показаться, как замечает Кант, что по договору о найме человек за жалование, пропитание или покровительство отдает себя и свои способности в распоряжение другому человеку. Но это противоречит понятию права, так как в таком случае он отчуждал бы свою и гражданскую и естественную личность, превращаясь в подручную вещь, которую можно использовать по своему усмотрению, - тогда как само понятие договора мыслится исключительно как соглашение между двумя лицами; поэтому по договору о найме человек становится не холопом, а только подчиненным, обязующимся выполнять работы, определенные по качеству и степени. В самом деле, если его господин правомочен по своему усмотрению использовать силы своего подчиненного, то он может также (как обстоит дело, например, с неграми на Сахарных островах) истощить эти силы, доведя его до смерти или до отчаяния, и, таким образом, подчиненный действительно отдается своему господину как собственность; а это невозможно.
3. Наконец, понятие строгого права налагает ограничения на наказания преступников. Право наказания - право повелителя причинять страдания преступнику. (Поэтому глава государства сам не может быть наказан, его просто некому наказывать: можно лишь уйти из-под его власти. - Непонятно, что имеет в виду Кант, но скорее не революцию, а массовое гражданское неповиновение утратившей легитимность власти). Преступления, согласно Канту, бывают частными и публичными; в первом случае - растрата доверенных для торговли средств, обман при торговых операциях и т.д. - ущерб наносится частному лицу; во втором - подделка ценных бумаг и денег, кража, разбой и т.п. - опасности подвергается общество в целом. В первом случае подвергают суду по гражданским делам, во втором - уголовному суду. Нарушение преступником публичных законов лишает его права быть гражданином, но не позволяет отчуждать его естественную личность! Законодатель не принимает в расчет ни возможность или невозможность естественной кары, раскаяния в содеянном и муки совести, когда порок сам себя наказывает (т. е. нравственные характеристики личности преступника), ни выгоду или невыгодность налагаемого по суду наказания для самого преступника и гражданского общества, которое (наказание) ни в коем случае не должно быть только средством содействия какому-то другому благу. Наказание лишь потому должно налагать на преступника, что он совершил преступление; ведь с человеком никогда нельзя обращаться лишь как с средством достижения цели другого [лица] и нельзя смешивать его с предметами вещного права, против чего его защищает его прирожденная личность, хотя он и может быть осужден на потерю гражданской личности. Он должен быть признан подлежащим наказанию до того, как возникнет мысль о том, что из этого наказания можно извлечь пользу для него самого или для его сограждан. Карающий закон есть категорический императив, и горе тому, кто в изворотах учения о счастье пытается найти нечто такое, что по соображениям обещанной законом выгоды избавило бы его от кары или хотя бы от какой-то части ее согласно девизу фарисеев: "Пусть лучше умрет один, чем погибнет весь народ"; ведь если исчезнет справедливость, жизнь людей на земле уже не будет иметь никакой ценности.

Каков же принцип справедливости наказания? Единственный принцип - это принцип равенства (в положении стрелки на весах справедливости), согласно которому суд склоняется в пользу одной стороны не более, чем в пользу другой. Итак, то зло, которое ты причиняешь кому-нибудь другому в народе, не заслужившему его, ты причиняешь и самому себе. Оскорбляешь ты другого - значит, ты оскорбляешь себя; крадешь у него - значит, обкрадываешь самого себя ... Кант разъясняет это следующим образом: тот, кто украл, делает ненадежной собственность всех остальных и, следовательно, и свою собственную собственность. Его объяснение, следовательно, исходит из того, что преступление нарушает право в его всеобщности, разрушает договорную общественную связь. Поэтому единственным принципом справедливого наказания является талион - право возмездия за равное равным (око за око), которое осуществляется не частным порядком а в рамках правосудия. Именно справедливость требует смертной казни в возмещение жизни, отнимаемой преступником: Жизнь, как бы тягостна она ни была, неоднородна со смертью; стало быть, нет и иного равенства между преступлением (убийством. - А. Ч.) и возмездием, как равенство, достигаемое смертной казнью преступника, приводимой в исполнение по приговору суда, но свободной от всяких жестокостей, которые человечество в лице пострадавшего могло бы превратить в устрашение, - и требование отмены смертной казни из участливой сентиментальности напыщенной гуманности не приводит в теории ни к чему, кроме софистических ухищрений.

Итак, априорные принципы права есть предмет общественного договора. Государственным устройством, адекватным этому образцу (т. е. правовым государством), является республика. Канту нужно прояснить следующие моменты, ставшие очевидными для политико-правовой теории в ХVIII в.: 1) необходимость перехода от старого, доправового порядка к правовому государству как единственному гаранту социальной стабильности, прогресса и устойчивого правопорядка; 2) возможность соединения идеи правопорядка с нереформаторским, революционным путем этого перехода (еще не забыт опыт потрясений, вызванных Реформацией, а уже вновь началась революционная буря во Франции).

Кант решает эти проблемы как консервативный либерал - на основе уяснения априорных принципов правосознания и в рамках концепции политических реформ, предотвращающих революционный срыв; при этом он не считает народ пассивным, он даже "договаривается" до признания легитимности власти, возникающей в результате революционного переворота, и уж по крайней мере он считает правомерным массовое неповиновение в случае нежелания власти проводить необходимые реформы.

Интерпретация: Описание позиции, которую мы назвали "консервативный либерализм", принадлежит Гете, который в разговоре с Эккерманом (4 января 1824 г.) следующим образом определил свое - очень близкое по духу кантовским убеждениям - отношение к проблеме соотношения революции и реформы: "... я не мог быть другом Французской революции, так как ее ужасы совершались слишком близко и возмущали меня ежедневно и ежечасно, тогда как ее благодетельных последствий в то время еще нельзя было разглядеть. Не мог я также равнодушно отнестись к тому, что в Германии пытались искусственным путем вызвать такие же сцены, какие во Франции явились следствием великой необходимости.

Но столь же мало был я другом произвола господствующих. Я был также вполне убежден, что во всякой великой революции виновен не народ, а правительство. Революции совершенно невозможны, если правительства всегда справедливы ... если они своевременными улучшениями предупреждают недовольство, а не сопротивляются до тех пор, пока необходимые меры не будут вынуждены давлением снизу.

Так как я ненавидел революции, меня называли другом существующего; но это весьма двусмысленное наименование, и я хотел бы от себя его отклонить. Если существующее во всех отношениях хорошо и справедливо, то я ничего бы не имел против этого; но так как наряду с хорошим всегда существует много плохого, несправедливого и несовершенного, то друг существующего означает часто почти то же самое, что друг устарелого и негодного.

Но время находится в вечном движении вперед, и дела человеческие каждые пятьдесят лет имеют новый вид; поэтому то учреждение, которое в 1800 г. было благодетельным, в 1850 г. станет, быть может, преступным.

И опять-таки: для каждой нации лишь то хорошо, что проистекает из ее внутренней сущности ... без всякого обезьянничанья со стороны ... Безумны поэтому все попытки ввести какое-нибудь иностранное новшество, потребность в котором не коренится глубоко в недрах собственной нации; и всякий революционный замысел этого рода останется без успеха. Ибо бог против такого рода бунтовщичества. Но если у народа имеется ... потребность в великой реформе, то бог за него, и реформа удается. Бог, очевидно, был на стороне Христа и его приверженцев, так как появление нового учения любви соответствовало потребности народов. Столь же очевидно, что он был с Лютером ... Но обе эти великие фигуры не были друзьями существующего. Наоборот, обе они были живо проникнуты убеждениями, что ... в дальнейшем нельзя мириться с прежнею ложью, несправедливостью и пороками". - Эккерман И. П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М.-Л., 1934. С. 640-641.

Так или иначе Кант задает нормативный образец, стандарт правового государства, полагая, что наиболее полно ему соответствует демократия; одновременно он не отрицает легитимность и других форм государственной власти, считая, что в этом случае им соответствуют другие априорные формы общественного договора; он связывает идею общезначимого правового стандарта и множественность "промежуточных" форм общественного договора (между демократией и негражданским обществом) возможностью для суверена изменять при помощи реформ существующий строй, если он уклоняется от нормативного образца или противоречит народной воле.

Интерпретация: Дело обстоит так, как если бы различные исторические субъекты, общества-государства, существовали каждый в своем "субъективном" политическом времени, но одновременно были бы вынуждены соотносить его с единой временной шкалой исторического прогресса - в силу принадлежности к универсальному историческому пространству (миру), - как бы сверяя свои исторические часы по сигналу точного времени; и с этой точки зрения время, показываемое часами власти и часами народа, также может быть различным; если часы власти отстают, то изменение политического строя происходят снизу; если отстают часы народа, то бессмысленно пытаться подвести их при помощи реформ - они будут отвергнуты.

Вот как Кант разрешает в этой связи вышеназванные проблемы. Он пишет: "... такого рода перемена должна была бы быть произведена народом, который собирается толпой с этой целью, следовательно, не законодательством; но бунт в существующем государстве - это ниспровержение всех основанных на гражданском праве отношений, а стало быть, ниспровержение всякого права, т.е. это не изменение гражданского строя, а его уничтожение и затем переход к лучшему строю, что представляет собой не метаморфозу, а палингенез, требующий нового общественного договора, на который прежний договор (теперь уже не действительный) не имеет никакого влияния. - Все же суверен должен иметь возможность изменять существующее государственное устройство, если оно не согласуется с идеей первоначального договора, и при этом сохранять форму, необходимую для того, чтобы народ составлял государство. Такого рода изменение не может заключаться в том, что государство переходит от одной из трех указанных выше форм к одной из двух остальных, например аристократы договариваются между собой подчиниться автократии или же они пожелают подчиниться демократии, и наоборот; как будто от свободного выбора и усмотрения суверена зависит, какому устройству он намерен подчинить народ. Ведь даже и в том случае, если бы он принял решение перейти к демократии, он мог бы оказаться неправым по отношению к народу, который может чувствовать отвращение к этому строю и считать более приемлемой для себя одну из двух остальных [форм].

Государственные формы - это всего лишь буква ... первоначального законодательства в гражданском состоянии, и они могут существовать до тех пор, пока они как принадлежность механизма государственного строя считаются по старой и длительной привычке (следовательно, лишь субъективно) необходимыми. Но дух первоначального договора ... налагает на устрояющую власть обязательство делать способ правления соответствующим идее первоначального договора и, если этого нельзя добиться сразу, постепенно и последовательно так изменять это правление, чтобы оно по своему действию согласовывалось с единственно правомерным строем, а именно со строем чистой республики, и чтобы старые эмпирические (статуарные) формы, которые служили лишь к тому, чтобы способствовать покорности народа, превратились в первоначальную (рациональную) [форму] - единственную, делающую свободу принципом, более того, условием любого принуждения, которое необходимо для правового государственного строя в подлинном смысле этого слова (выделено мною. - А. Ч.) и которое в конце концов приведет к результату, соответствующему и букве [первоначального договора]. - Это единственный прочный государственный строй, при котором закон самодержавен и не зависит ... ни от какого отдельного лица; эта конечная цель всякого публичного права, то состояние, единственно в котором каждый может получить свое в окончательное владение; между тем, пока указанные формы государства должны ... представлять столь же различные облеченные верховной властью моральные лица, можно признать лишь временное внутреннее право, но нельзя признать никакое абсолютно правовое состояние гражданского общества.

Всякая истинная республика есть и не может быть не чем иным, как представительной системой народа, дабы от имени народа путем объединения всех граждан обеспечить их права через посредство их уполномоченных (депутатов). Но коль скоро глава государства как лицо (будь то король, дворянство или вся масса народа, демократический союз) также может быть [кем-то] представлен, то объединенный народ не только представляет суверена, но сам есть суверен; ведь именно у него (у народа) в руках первоначально находится верховная власть, производными от которой должны быть все права отдельных лиц просто как подданных (во всяком случае как служащих государства), и основанной отныне республике нет уже больше надобности выпускать из рук бразды правления и возвращать их тем, кто держал их прежде и чей абсолютный произвол мог бы снова уничтожить все новые устроения".

Как видим, одним из источников кантовского осмысления социально-политического прогресса является руссоистская теория народа-суверена, которой он придает консервативно-либеральную направленность (вместо революционной у самого Руссо): Кант считает, что суверенитет народа - не единственная правовая форма (он вводит ряд промежуточных форм суверенитета между демократией и естественным состоянием), хотя именно демократия для него является высшей и адекватной формой, соответствующей априорному стандарту правового государства (правового государственного строя в подлинном смысле этого слова), - единственный строй, делающий свободу (личную свободу, нравственную автономию) принципом, более того условием, любого принуждения. Кантовская конверсия руссоистской теории суверена как источника права и правопорядка включает в себя таким образом в качестве высшего принципа суверенитет нравственной личности (и соответственно идею представительной власти народа). Законопослушность (которая в кантовской схеме соответствует свободе-равенству народа у Руссо) - основа правопорядка и социальной стабильности; она не является покорностью, а связана с чувством гражданского и нравственного достоинства личности и представляется правовым коррелятом понуждающей силы категорического императива. (Именно на это ориентирует кантовская теория правового принуждения и наказания). Кантовскую позицию может более полно выразить другой термин (равным образом не принадлежащий самому мыслителю, как и интерпретационный термин "законопослушность") - радикальный законопослушник, который подразумевает, что человек является в силу присущей ему нравственной автономии (способности к самоопределению и самопонуждению к моральным целям) самостоятельным источником и внутренней меркой правопорядка - не только в составе общности, народа (как у Руссо), но и "лично" от себя: человек выступает одновременно и как законопослушник, и как радикальный правозащитник, поскольку он является существом бескорыстно, нравственно, ради справедливости заинтересованным в правопорядке.

Интерпретация: Э.Ю. Соловьев отмечает, что "моральная автономия" (способность человека "давать себе закон" и без всякого внешнего принуждения бороться за осуществление этого закона), "как нравственно конституированная свобода воли, требует для себя простора в виде "внешних", "гражданских" свобод. Правопорядок есть поэтому социальное пространство человеческой моральности, и лишь там, где он принимается в этом значении, борьба за него и безусловное уважение к нему перестают зависеть от ситуационно переменчивых представлений об условиях достижения счастья, благополучия и успеха"; через право "выражает себя уважение и доверие государства к "моральной автономии" подданных. Это уважение ... (и только оно одно) способно, согласно Канту, пробудить в индивидах ответное моральное участие" (Соловьев Э. Ю. Указ соч. С. 208).